Необходимо
хотя бы в нескольких словах подвести итог всему, сказанному выше.
Итак, монашество,
с самого своего появления, было не столько «одним из» индивидуальных путей
христианской жизни, сколько единственным путем самой Церкви, которая не
имать зде пребывающаго града, но грядущаго взыскует (ср.: Евр. 13, 44). Монашество
было обновлением не столько аскетического учения, сколько екклисиологического.
Когда Церковь начала завоевывать мiр, важнее
всего стало не потерять из виду главную цель всего этого завоевания: вырвать из
побеждаемого мiра как можно более душ. Церковь
не могла забыть о своем Новом Исходе и о призвании Авраама, которому она
последовала.
Ученик и
продолжатель египетского монашества, св. Иоанн Синайский, оставил несколько
слов о важности этого призвания — призвания к странничеству —
сравнительно со всем остальным (Лествица, III, 4; пер. Оптиной пустыни):
«Поспешая к жизни
уединенной, или странничеству, не дожидайся мiролюбивых душ, ибо тать приходит нечаянно. Многие,
покусившись спасать вместе с собою нерадивых и ленивых, и сами вместе с ними
погибли, когда огонь ревности их угас со временем. Ощутивши пламень, беги: ибо
не знаешь, когда он угаснет, и оставит тебя во тьме».